In memoriam. Анри Волохонский (19.03.1936 — 08.04.2017)

Поэт, философ, переводчик Анри Волохонский — знаковая фигура питерского андеграунда 1960 — 1970-х годов. В Советском Союзе было опубликовано только одно его сочинение — басня «Кентавр» в журнале «Аврора» в 1972 году. А в конце 1973-го он уехал в Израиль. В 1985-м перебрался в Германию.

Одно из не самых известных стихотворений Анри Волохонского — «Похвала Топорову». Посвящено лингвисту, мифологу, религиоведу Владимиру Топорову (не путать с Виктором Топоровым!); его статья «Поэт» в энциклопедии «Мифы народов мира» так восхитила А.В., что он даже назвал её поэмой. Поэт, писал Владимир Топоров, «знает всю вселенную в пространстве и во времени, умеет всё назвать своим словом, …создаёт мир в его поэтическом, текстовом воплощении, параллельный внетекстовому миру, созданному демиургом». Он наделён, подобно жрецу, шаману, магической силой, сверхзрением, «преобразует божественное в человеческое и возводит человеческое на уровень божественного»…. И т.д.

Полное название стихотворения — как ссылка в академическом труде: «Похвала Топорову за его поэму «Поэт» в собрании «Мифы народов мира» (от Аарона до Яяти). Т. 2, стр. 327 сл.». Вот несколько строф этого забавного, но и серьёзного сочинения.

В них слышится то хлебниковское бормотание:

И не волн невесомей золота,
Не алмазами синих глин —
Хвал поэзии мысль глагола та,
Сколь меандр его речи длин.

Как топорщится он топоровствуя,
Как топорствует, топорея —
Да здравствует, да с дров встает
До поры — да по топу рея!

То квазинаивная хармсовская придурковатость:

На полене по лени в неге
Вон девица расположилась —
Кому, как не Топорову,
Обязаны мы ее заинтересованным взглядом?

А не то — ведь со всем пропитанием
Пропилась б с инженером девица,
Заболела б заболеванием
Заблевала бы всю больницу…

Эти двое — Хлебников и Хармс — были для Волохонского учителями. И еще его младший друг и соавтор Алексей Хвостенко (1940 — 2004).

Хвост научил его писать песни, исполнял их, иллюстрировал его книги.

Вместе они сочинили много песен, а также детских стихов и несколько пьес. Подписывались так: А.Х.В.

Самое известное сочинение А.Х.В. — это «Над небом голубым…» (или «Город», или «Рай»), стихи Волохонского, положенные Хвостом на музыку вроде бы итальянского лютниста ХVI века Франческо да Милано, а на самом деле — советского гитариста и лютниста Владимира Вавилова.

В искаженном варианте — «Под небом голубым…» — песню исполняли БГ, Камбурова и др. Можно также вспомнить пародию Псоя Короленко:

«Под сыром голубым на рисе овощном лосось норвежской выделки соседствует с тунцом…».

И о том, что песню поют в подземных переходах, каждый на свой лад. Тот редкий случай, когда эзотерическое стало экзотерическим — пошло в народ.

Но всё-таки лучше оригинального текста ничего нет:

Над небом голубым
Есть город золотой
С прозрачными воротами
И с яркою стеной
А в городе том сад
Все травы да цветы
Гуляют там животные
Невиданной красы
Одно как рыжий огнегривый лев
Другое вол преисполненный очей
Третье золотой орел небесный
Чей так светел взор незабываемый…

Противоположная по духу, но тоже очень известная песня А.Х.В. — «Орландина» (или «Свидание») — они сочинили её, использовав музыку Жана Ферра и жутенький сюжет из романа Яна Потоцкого «Рукопись, найденная в Сарагосе».

Молодой человек встречает где-то в закоулке плачущую деву и узнаёт в ней ту, которую когда-то обидел. Сейчас она готова отдаться ему, он в предвкушении:

Ах, как хочу тебя обнять я,
Поцеловать рукав от платья,
Ну так приди ж в мои объятья… И в этот миг
Шерстью покрылся лоб девичий,
Красен стал глаз, а голос птичий, и волчий лик…
Меня чудовище схватило
И сладострастно испустило
Мерзостный крик.

Оказалось, дева уже не Орландина, а Люцифер… Песня эта в начале 1990-х открывала первый совместный альбом Хвоста и группы АукцЫон — «Чайник вина». Позже АукцЫон запишет альбомы не только с текстами, но и с участием самого А.В. — «Горы и реки», «Джойс», «Таял».

В народ пошло и вот это сочинение А.Х.В:

Хочу лежать с любимой рядом,
Хочу лежать с любимой рядом,
Хочу лежать с любимой рядом,
А с нелюбимой — не хочу.
…………………………………
Хочу любить, трубить на флейте,
На деревянной тонкой флейте,
На самой новой, новой флейте,
А на работу не хочу.

Пускай работает рабочий,
И не рабочий, если хочет.
Пускай работает, кто хочет,
А я работать не хочу…

(Помню, как в давние годы пели мы в том же ритме и тоже привезённое из Питера: «ношу я джинсы levi strauss,/ ношу я джинсы levi strauss,/ ношу я джинсы levi strauss,/ а super rifles не ношу». Может, и это А.Х.В?)

Девизом литературной группы «Верпа», которую создали А.В.Х., было: «Каждый делает, что хочет», как в Телемском аббатстве (из «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле). Они и делали, что хотели, причем всю жизнь, будь то в Советском Союзе или в эмиграции, где оба в конце концов очутились.

К чисто верпианскому творчеству принято относить совместные пьесы А.Х.В., ряд сочинений Хвостенко и — героическую драму «Буденный» Волохонского.

Чтобы уловить смысл и пафос этой небольшой (обэриутской!) пьески, достаточно взглянуть на список действующих лиц:

В нашем стане:

Усы Буденного
Часы Буденного
Конь Буденного

Во вражьем стане:

Врангель
Шкуро-Мамонтова
Деникин-Колчак

И на коду:

Конь:

— Кончайте, граф, свои расспросы Под страшный грохот колеса. Исторья вам не колбаса!

(Уводят пленных.)

Занавес.

Эстетически Хвост и Волохонский совпадали и дополняли друг друга. Однако в социальном смысле они являли собой полную противоположность. Хвост был одним из первых советских битников, беспечной, вечно пьяной богемой.

Волохонский, биохимик и эколог, занимался серьёзными исследованиями, писал научные труды, ездил в экспедиции.

Впрочем, в стихах стиль его жизни представал вполне битническим:

В нищете и в безумии
Проводили мы жизнь свою
В золотом слабоумии
Я еще не о том спою
Чтоб казаться колоссами
Поверти, одурачивай
Обожравшись колёсами
На осях оборачивай
А небесные истины
Поднесут ли на шкуре нам
В диком пьянстве бессмысленном
Сладкой дурью окуренным

Может, он просто всё успевал?..

Разброс и охват интересов А.В. был невероятным. «Человек поистине возрожденческого идеала», — удивлялся Джеральд Янечек (американский исследователь русского авангарда).

«Маленький, черный, похожий на Мефистофеля, с хамелеоном на плече, он изучает на берегу Тивериадского озера свой фитопланктон. Каббалист, мистик, знаток Древней Греции и Египта, иудей и христианин, замечательный поэт, автор теософских трактатов и трактатов о музыке, исследований о свойствах драгоценных камней, он возникает за каждой значительной фигурой современного Петербурга», — так А.В. описывал Константин Кузьминский (составитель антологии «У Голубой Лагуны»).

А.В. хотел многого и всегда делал, что хотел. Комментировал Откровение Иоанна Богослова, перелагал Катулла и отважно брался за перевод непереводимого романа Джойса «Поминки по Финнегану»:

«Это было во мгле давным-давно минувших времен, в древнекаменном веке, когда Адам еще нырял с мотыгой к своей мадамьеве, а та вертела веретено в илистых струях, и всюду пахло пахотой…».

Кстати, этот перевод и записан в альбоме АукцЫона «Джойс» — текст читает автор.

Переводил А.В. и главную книгу каббалы «Зогар», но без трепета — тут же мог ёрнически спеть на мотив «Цыплёнка жареного»:

Полилингвальный
Как грех тот свальный
Мистагогический иврит…

А если к этому списку трудов добавить, скажем, его же «Рыбохозяйственное изучение внутренних водоёмов» или «Генетический код и симметрия», то голова закружится

Евгений Евтушенко включил в свои знаменитые «Строфы века»(1995) одно стихотворение А.В. — басню «Чайник — чаю». Нечто вроде ответа Заболоцкому на вопрос, что есть красота? («Сосуд она, в котором пустота,/ Или огонь, мерцающий в сосуде?»). Представляя автора, Евтушенко с некоторой иронией сообщал: «Еще один ленинградец, еще один химик в русской поэзии». И в этом тоже была своя правда, хотя А.В. говорил, что хотел бы быть не химиком, но алхимиком.

Да, А.В. восторгался тем, что сказал о божественной и мистической сущности Поэта (так, с прописной!) Владимир Топоров. Ему очень нравилась история про некоего суфия, который терял сознание от собственных стихов. Но в нём самом было всё-таки больше рационального, нежели иррационального, больше интеллектуального, нежели эмоционального. Отсюда, как представляется, и его удивительная способность подключаться к разным пластам культуры и с лёгкостью переносить их напряжение. Что никоим образом не умаляет достоинств А.В.!

Конечно, Волохонский и Евтушенко были антиподами почти во всех смыслах. «Ленинградцу и химику» чуждо было «Поэт в России — больше, чем поэт».

Его мало интересовала политика:

Пускай воюют пацифисты,
Пускай стреляют в них буддисты.
Пускай считают каждый выстрел,
А мне на это наплевать.

Не интересовала его и современная литература. «Кто из совсем младших поколений привлекает ваше внимание, Анри?» — спросили его как-то. — «Была одна такая девушка, Анна Горенко, да скончалась», — ответил он. Но зато его интересовало многое другое, чем он и интересен.

Анри Волохонский — в отличие от своего друга Хвоста — в Россию возвращаться не хотел и никогда сюда не приезжал. Умер он в Германии, в спокойном городке Хорб-на-Неккаре. Умер тихо, во сне.

P.S. В России тексты Волохонского публиковали «Митин журнал» и журнал «Дети Ра». А в 2012 году издательство НЛО выпустило его замечательно полное «Собрание произведений. В 3-х томах. Составление, предисловие и примечания Ильи Кукуя».

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>